Андрей не верил в любовь. Глупо верить в то, чего не существует на свете. Он объяснял это просто: ее не существует, потому что он лично никогда этого не испытывал. Нет, Андрей вовсе не был отшельником или закомплексованным отморозком. Обычный парень. Став курсантом военного училища, он часто встречался с девушками и пользовался у них успехом. Ему не нужно было для этого особенно напрягаться: природа старательно поработала над ним, одарив чертовски привлекательной внешностью, атлетической фигурой и высоким уровнем IQ.
А посему, девушки сами заводили с ним знакомства, приглашали на танцы, на вечеринки, знакомились в метро, иногда даже цеплялись на улице, когда он ходил в увольнение.
Он был неглупым парнем, но практиком-прагматиком, который всему пытался дать объяснение, определение, понять и осмыслить с точки зрения здравого смысла и практической пользы. Еще со школы некое внутреннее табу стояло на его взаимоотношениях с женским полом именно потому, что это была сфера, которую он понимал плохо и объяснял с трудом.
Глупых девочек он слегка презирал и смотрел на них свысока, а умных - уважал, но побаивался. И тех, и других, впрочем, Андрей старался обходить стороной исключительно потому, что они вызывали в нем какие-то смутные, глубинные желания непонятной природы, которые не поддавались объяснению, и которые хотелось поскорее забыть, заменив чем-то конкретным и ощутимым.
Позже он, конечно, узнал, что бывает между мужчиной и женщиной, и не раз даже участвовал в разговорах на эту тему, подражая сальным шуточкам, услышанным от товарищей. Но по-настоящему этого еще не пробовал.
Все случилось как-то неожиданно... С рыжей шустрой девчонкой из мединститута по имени Света, которая, похоже, уже была не новичком в этом деликатном деле. Ему повезло. Она и не заметила, что с ней он первый раз коснулся женского тела и почувствовал, как это бывает.
Они встречали Новый год у ее знакомых: он и она (недавно познакомившиеся на дискотеке) и еще две пары таких же студентов. Андрей выпил лишнего и уснул, прислонившись незаметно к боковушке дивана.
Она разбудила его, горячим шепотом обжигая ухо и касаясь волос на груди своими холодными руками. Спросонья он оттолкнул ее, оглянулся по сторонам.
- Никого нет, все пошли на горку, - прошептала пьяная Светка и впилась в него губами.
А дальше... Он почти себя не контролировал. Пытаясь притвориться пьяным и неуклюжим, поддался ее игре, окунулся в нее, каким-то шестым чувством наблюдая за собой со стороны и поражаясь, что может вытворять с ним его собственное тело.
Зато его интерес к девушкам приобрел вполне осознанные очертания и больше не пугал своей смутной неопределенностью.
Всего в один прием освоил юноша эту нехитрую науку и пользовался этим знанием, как пользуется математик простейшей алгебраической формулой. Жизнь казалась Андрею обычным сводом правил и формул, верный подбор которых гарантировал успех.
Он не влюблялся. Может быть, потому что слишком прагматично и просто получалось у него овладевать женским телом - без особого напряга, усилий, без лишней сентиментальной лабуды, которую он ненавидел.
Ему казалось, что в этом вопросе все должно быть предельно просто и примитивно, как в природе, формирующей свои популяции благодаря мощному инстинкту сохранения рода.
У человека, кроме инстинкта, примешивалось еще желание удовольствия: «Я хочу тебя, а ты - меня, потому что это приятно!» И все. И никаких иных мотивов нет, и не было никогда.
Нельзя сказать, что все девушки, вешаясь ему на шею, сразу же вели себя как рыжая Светка - некоторые предпочитали поломаться. Он воспринимал это как дань кокетству и выдуманным амурным правилам и подыгрывал им, шептал на ушко разные пошлости и врал безбожно, с самым невинным видом изображая страстную влюбленность.
Хотя на самом деле влюбленностью ни разу не страдал, свято веря, что соблазненные им девчонки, среди которых попадались довольно умные и сообразительные, и сами обо всем догадываются, потому что они - такие же, как он.
Со временем такая модель поведения с девушками прочно вошла в его джентльменский набор и надежно хранила юношу от душевных переживаний, смятений и страданий, которые к его удивлению в общении с противоположным полом периодически испытывали его товарищи. Андрей считал это слабостью.
Он, например, точно знал, что любил маму. Но это было совсем другое - особое, теплое и какое-то всеобъемлющее чувство к самому родному человеку.
Испытывать подобное к чужой девушке, пусть даже очень симпатичной, но озабоченной только собственным удовольствием, источником которого может быть он, Андрей считал нелепым.
Он не любил углубляться. Поверхностные отношения с женщинами были своего рода защитой территории, на которую могли допускаться только самые близкие люди.
… Они встретились случайно, когда Андрей сдавал документы на биологический факультет университета после окончания военного училища. Он не хотел быть военным - это не его стезя.
Скользнув привычным полуравнодушным взглядом по стайке девушек у окна, Андрей вдруг узнал в одной из них свою одноклассницу Марину. Она почти не изменилась с тех пор, как Андрей видел ее в последний раз: туго заплетенная коса, вьющиеся у висков пряди, огромные голубые глаза, строгая и серьезно углубленная в себя девушка.
Казалось, и вся она была строго-настрого заплетена в тугую косу, из которой невозможно высвободиться.
Но, увидев Андрея, «расплелась», как-то по-детски обрадовалась встрече, засияла, словно выпустила себя из рамок привычной сдержанности, разрешив себе отразиться в его родном веселом и детском взгляде. Андрей тоже обрадовался ей, как сестренке.
Они долго гуляли по городу, обмениваясь разнообразными впечатлениями и замыслами, которые в молодости кажутся такими важными вехами жизни, что скрывать их не имеет смысла. Детские воспоминания сблизили их, напомнили забытые ощущения и мысли давно минувших дней.
Они, эти сухие зубрилки, обитали в недоступном его пониманию неком глубоком ограниченном мире освоения всяческих наук, далеком от настоящей жизни. И больше всего на свете, ему казалось, они были озабочены тем, чтоб быть хорошими девочками и мальчиками.
Хорошим девочкам, как правило, нравятся хулиганы. Андрей именно таким и был, но Марина вспоминала его смутно - они жили в смежных дворах, но области пересечения их взглядов были случайны. Когда-то.
Но сейчас что-то изменилось - светлые, радостные воспоминания младенческого возраста человеческой души, где обитают главные наши сущности, растапливают в нас внутренние льдинки. И мы обнажаемся и становимся беззащитными и мягкими, как теплый воск. Детство - стартовая площадка нашего движения в мир, место, где мы чаще всего были собой.
Пока Андрей вдохновенно нес самую разнообразную ахинею, а Маринка восторженно внимала его речам, пытаясь сосредоточиться на их содержании, закон всемирного тяготения уже начал свою созидательную работу по сближению двух особей противоположного пола в некое нерасторжимое единое существо. Но они не сразу это поняли.
Невольно ассоциируя Маринку с самыми светлыми детскими воспоминаниями, Андрей как-то размяк внутренне, расслабился, открылся. И в то же время его неконтролируемый внутренний двойник уже по привычке мысленно ее раздевал.
А Андрей послушно вслед за ним представлял, как поцелует маленькую родинку на ее ключице, окунется в сладкий бархат так аппетитно выглядевшей кожи и проникнет в самую теплую глубину удовольствия, которое может подарить женщина.
Маринка в принципе мало походила на женщину: худенькие плечики, острые лопатки, просматривающиеся сквозь тонкую ткань легкого сарафанчика, очки в тонкой оправе на маленьком вздернутом носу. Женственной ее делали лишь мягкие округлости груди и бедер, угадывающихся в линиях длинного приталенного сарафана.
Вся она была какая-то игрушечно хрупкая, и к горячему мужскому желанию обладать ею примешивалось тонкое трепетное чувство жалости к ее восторженной чистоте, светившейся во взгляде огромных глаз, слышавшейся в голосе и угадывавшейся каким-то шестым чувством в каждом ее движении.
Он невыносимо жадно хотел этого, хотел и боялся спугнуть то удивительное внутреннее состояние, которое охватывало его, когда он украдкой взглядывал на родинку и небольшую ямочку у основания Маринкиной тонкой шеи, где кожа казалась особенно нежной, словно прозрачной.
Ему почему-то до боли хотелось дотронуться губами именно до этого места. И чем энергичнее он себя сдерживал, тем настойчивее и непреодолимее вырастало желание.
Но они только говорили и говорили, заплетая слова в бесконечную нить воспоминаний и наматывая круги поворотов по разветвленным лабиринтам городских улиц.
А на город опускались сумерки, воздух, накаленный за день, будто потяжелел и в напряжении остановился, как бывает перед грозой. Маринка жила у тетки. Она пригласила Андрея поужинать и выпить чаю.
- Тетушка, наверное, пирог испекла. Пойдем, Андрюша, посидим, кажется, собирается дождь. Ты где остановился? – доверчиво спросила Маринка, не подозревающая о наличии «двойника», настойчиво смущающего Андрея изнутри.
- Я прямо с вокзала. Вещи оставил в камере хранения. Думал, устроюсь за день. А тут тебя встретил и обо всем на свете забыл, - неожиданно для себя, совершенно неумышленно Андрей сказал правду.
Без задних мыслей, без намеков и тонких штучек, которые обычно использовал в общении с девушками. И сам удивился: как-то странно сегодня вело себя его натренированное мужское естество. Будто привычно, но как-то совсем иначе, словно в нем сдвинулась какая-то внутренняя заслонка, и огонь, который позволялось разжигать только в ответ на общение с самыми близкими людьми, вырвался наружу, и занялась душа, распространяя жар по всему возбужденному организму юноши - опытного в сексе, но совершенного «первоклассника» в любви.
Дома у Маринки никого не оказалось. На столе в кухне лежала записка от тетки:
Дождь дружно забарабанил по карнизам, намекая вероятно на абсолютную тщетность тетушкиных усилий по поливу огурцов. А ребятам ничего не оставалось, как остаться пить чай на кухне вдвоем. Они пытались говорить, но Андрей теперь уже плохо контролировал нить разговора.
Он не мог больше отводить взгляда от маленькой родинки на ее ключице и терялся в блестящей прозрачности ее глаз, а все его тело, мощным вектором направленное в ее сторону, больше не хотело слушать его нелепых внутренних приказов. Оно тянулось, стремилось, рвалось ей навстречу так, что остановить его было уже невозможно.
Марина, наконец, заметила эту неконтролируемую тягу, смутилась, отошла к окну. Для Андрея это был своего рода негласный сигнал о том, что его желания угаданы, и нет больше смысла их скрывать. И тогда он заговорил.
Не сдерживаясь и удивляясь самому себе, он почти бессвязно тараторил какие-то бессмысленные, но очень важные для себя слова. И невозможно было остановиться, потому что они лились откуда-то из его глубины, не подчиняясь никаким законам логики, здравого смысла и прочей ерунде, которая мешает человеку быть собой и говорить то, что он чувствует. Он говорил долго и страстно, словно получал от этого жгучее удовольствие облегчения:
- Мариночка, я так рад нашей встрече, что-то со мной происходит сегодня, я даже сам не могу понять. Словно что-то внутри открылось, такое теплое, радостное. И ты - такая родная, близкая, самая лучшая на свете. Мне до боли хочется к тебе прикоснуться, как никогда не хотелось еще, ни к одной девушке, - он подошел к ней и невольным инстинктивным движением потянулся губами к тонкому локону у шеи, выбившемуся из туго заплетенной косы и упавшему прямо возле той самой маленькой родинки. Маринка вздрогнула. Она испугалась и в то же время вдруг ясно почувствовала неумолимую развязку происходящего и невозможность своего сопротивления.
Он словно угадал ее желание быть слышимым, и говорил, говорил, приручая ее слух, ее душу, ее тело, словно настраиваясь на ее волну. И она была благодарна ему за то, что он волнуется и говорит бессвязную чушь, словно объясняя ей, что она тоже этого хочет. Может быть как-то иначе, чем он, но хочет. И каждое его слово словно хрустальная бусинка падало в чашу ее души, наполняя ее смелостью и прекрасным осознанным желанием ему отдаться.
И она знала, что он говорит правду, и понимала, что всё сейчас произойдет, не может не произойти.
Прикоснувшись губами к ее коже, он вдруг на минуту потерял сознание от ее нежной теплоты, ее запаха, ее трепета в ответ, превратившего все вокруг в одно всепоглощающее, жгучее желание соединения.
Как влюбляются миллионы мальчишек на нашей планете, думающие, что всем на свете можно управлять? Как сходят они с ума, считая, что можно найти некую алгебраическую формулу человеческого соития и все рассчитать от начала до конца? Как теряют они голову, бедолаги, когда на их пути встречается именно та женщина, которая предназначена им небесами?
Так пусть даст им Бог силы и вдохновение искать ее, ждать и верить в то, что она существует на свете. Существует даже вопреки тому, что ты никогда этого не испытывал.
Главная страница --> 