Патология воли

Изучение патологических случаев всегда имеет большое значение для понимания истинной природы нормальных процессов, и патология воли, разумеется, в этом отношении не составляет исключения. Можно сказать и больше: так как экспериментальная психология воли сталкивается с исключительными трудностями — в силу интимности связи между личностью и ее волей, патологические явления как эксперименты, поставленные самой природой, приобретают особое значение именно в психологии воли. Это дает нам возможность, с одной стороны, проверить, насколько правильны соображения о сущности воли, сформулированные на основании исследований, проведенных иными путями, а с другой стороны, на основании полученного таким образом нового материала выявить некоторые новые стороны предмета нашего исследования — воли; психопатология воли проверяет и пополняет психологию воли.

С учетом высказанного соображения понятно, что нам нужна не полная картина патологии воли, а достаточно ограничиться основными проявлениями.

1. Одна группа патологии воли состоит из случаев действий или отдельных движений, характеризующихся принудительностью. Часто больной чувствует, что движение, действие, представление о котором у него почему-то возникло, не имеет никакого смысла, а иногда даже может нанести вред. Тем не менее, он вынужден все-таки выполнить его, только после этого почувствовав некоторое облегчение. Если же он воздерживается от его выполнения, то принуждение становится настолько сильным, что больной совершенно теряет самообладание. Подчеркивается, что больной прекрасно осознает, что делает, знает, что хочет совершить абсолютно бессмысленное, неуместное, неприличное действие, которое иногда может оказаться даже губительным. В последнем случае он призывает близких, чтобы они помешали ему, заперли в комнате, чтобы он, скажем, не совершил убийства и т.д. Согласно Жане, для этих случаев специфично то обстоятельство, что больной оказывает принуждению более или менее длительное сопротивление.

Одним словом, у больного возникает неодолимая тенденция выполнить какое-либо действие или отдельное движение, которой он некоторое время сопротивляется как бессмысленной, безнравственной, а иногда и губительной, но в конце концов все же уступает ей, если не лишен технических возможностей выполнения этого.

Больной относится ко всему этому сознательно, он не знает только того, откуда в нем появилась эта неодолимая и бессмысленная тенденция.

В данную группу патологических случаев входят действия и движения различной сложности, начиная от простейших, таких как неоправданные движения так называемых «психастеников» {тики), не лишенные смысла в надлежащих условиях (например, определенные поднимание и опускание плеч, качание головы, словно для проверки, хорошо ли надета шапка), и кончая довольно сложными действиями — самоубийство, поджог и пр.

Для того, чтобы вполне ясно осознать особенности данной группы патологических случаев, ознакомимся с одним интересным наблюдением. В клинику нервных заболеваний обратилась женщина со следующей жалобой: уже несколько лет у нее появилась совершенно непонятная и навязчивая привычка: вдруг у нее возникает желание свистеть, причем настолько сильное, что она, будучи абсолютно не в силах этому противиться, бывает вынуждена уступить. Свист сопровождается движениями рук, словно она что-то от себя отгоняет, от чего-то отказывается; затем она успокаивается, и до нового птупа чувствует себя вполне нормальным человеком.

Что можно сказать о подобных явлениях? Для понимания их природы следует особо рассмотреть их специфические особенности. У больного, в общем психически хорошо сохраненного, возникает неодолимое стремление выполнить определенные движения. Он вполне сознательно относится к этому стремлению, осознает его бессмысленность, но не знает, откуда оно исходит, для чего ему нужны эти движения.

Мы уже знаем, что действие вызывается стимулом не прямо, а через посредство установки, созданной им в субъекте. Мы знаем, что действие определяется этой установкой. В этом мы убедились при рассмотрении как импульсивного поведения, так волевого поведения. Надо полагать, что и в патологических случаях свою роль играет установка, лежащая в основе того действия, импульс которого чувствует больной и которому он не в силах противостоять. Предположив, что когда-то у субъекта по какой-либо причине возникла установка на определенное действие, прочно у него закрепившись, но, в то же время, субъекту неведомы ни ее субъективный, ни объективный факторы, станет понятно, почему он чувствует столь стойкую тенденцию определенного действия и почему не знает, откуда она исходит.

То, что подобное состояние — неодолимая тенденция к неким действиям, причем совершенно вне понимания причин желания выполнить их, — возможно, подтверждают факты постгипнотического внушения, настолько наглядно напоминающие наши патологические случаи, что их вполне можно отожествить. Взяв под наблюдение одного из таких больных, а затем какому-либо здоровому субъекту в гипнотическом сне внушив задание выполнить после пробуждения именно то действие, неодолимую тенденцию к которому обнаруживает наш больной, увидим, что между этими двумя субъектами — больным и здоровым — нет никакой разницы: и один, и другой будут чувствовать одинаково сильную тенденцию к выполнению одного и того же действия. Различие будет лишь в том, что одному выполнение этих действий внушено в гипнотическом сне, тогда как причины его возникновения у другого нам не известны. Разве мы не имеем полное основание предположить, что по сути основа этой тенденции в обоих случаях должна быть одинаковой, то есть патологическая тенденция больного имеет такое же происхождение, что и внушенная тенденция здорового! Однако мы знаем, что внушение при гипнотическом сне создает соответствующую установку, продолжающую существовать и после пробуждения и вынуждающую субъекта выполнять определенные действия.

Итак, основой постгипнотического внушения является установка. Это экспериментально доказанное, бесспорное положение. Следовательно, можно считать доказанным и то, что в основе патологической, неодолимой тенденции также должна лежать установка.

Каким образом можно уничтожить тенденцию, вытекающую из постгипнотического внушения? Совсем просто. Достаточно убедить медиума, что эта тенденция внушена ему в гипнотическом сне, чтобы он тотчас же избавился от нее. Этот факт несомненно указывает на возможный путь излечения упомянутого заболевания воли. Есть факты, свидетельствующие о действенности приема, используемого для снятия постгипнотического внушения, и в данном случае. Вышеупомянутая больная тотчас же излечилась после того, как путем беседы, проведенной в гипнотическом сне, удалось выяснить потребность и ситуацию, на почве которых возникла установка, лежащая в основе ее заболевания.

2. Патологическая слабость воли известна под названием абулии. В психопатологической литературе описано множество случаев абулии. Один из них упоминался и выше (случай Бене). Здесь же приведем один очень известный случай, описанный впервые Billod. Один страдавший абулией нотариус должен был заключить договор. Он написал текст с начала до конца, оставалось только подписать его. Но он не смог это сделать! Десять, сто раз пытался он написать свою фамилию, но безуспешно — стоило только поднести перо к бумаге, как рука отказывалась служить, хотя в воздухе она совершенно беспрепятственно выполняла все необходимые движения. Ему удалось подписаться только после 45 минут мучительных стараний, да и то очень неуклюже.

Абулическая слабость воли чаще всего характерна при врожденной невропатии, истерии и психастении. У нее много разновидностей, но, в сущности, везде отмечается одно и то же явление: у больного необычайно снижена способность выполнения даже самой простой преднамеренной активности.

В психологической литературе встречаются различные попытки объяснения данного явления.

А. Рибо полагает, что это заболевание следует объяснять снижением чувств. Когда ничего не привлекает, и не радует, и не огорчает, ко всему испытываешь равнодушие, то о какой способности к действию, какой-либо активности, о каком волевом усилии может идти речь! Однако вышеприведенный случай с нотариусом плохо согласуется с этой теорией, ведь нотариус вовсе не был безразлично настроен к тому, что ему следовало сделать. Случаи абулии настолько мало связаны с безразличием или апатией, что, напротив, по мнению некоторых авторов (Вернике, Краффт-Эбинг и др.), основой абулии следует считать сильную эмоциональную возбудимость.

Б. Интересна теория П. Жане. Согласно данной теории, в случае абулии повреждена функция реальности— больной живет как бы в чужой стране, он не в силах принять решение, сконцентрировать внимание на чем-либо, имеющем реальное значение. Поэтому он хорошо выполняет лишь действия, либо лишенные значения, либо такие, ответственность за которые несет не он, а кто-то другой.

Проще было бы дать следующее объяснение. В чем испытывает затруднения больной абулией? Он не в состоянии действовать; его поведение не может протекать так же беспрепятственно, как это обычно бывает у нормального человека. Следовательно, можно предположить, что у него нет установки на соответствующее поведение, поскольку, как мы знаем, процесс поведения направляется именно установкой. Без установки удастся, быть может, сделать какое-либо отдельное движение, но никак не определенные действия — осмысленную систему движений.

Потому-то при истерическом параличе больной хорошо выполняет отдельные движения; следовательно, мышечная система у него не повреждена, но, несмотря на это, он не в состоянии объединить эти движения в осмысленное действие — истерик, например, не может ходить. Но при возникновении у него установки паралич исчезает бесследно. Может случиться, что у больного абулией установка не возникает только под воздействием мысленной ситуации, тогда как в непосредственной ситуации она действует нормально. Так бывает, например, в случае психастении, когда больной, находясь в одиночестве, хорошо выполняет то или иное действие, например пишет, но в путствии другого человека ему это не удается.

Таким образом, изучение случаев абулии опять-таки говорит в пользу того соображения, что решающая роль в волевом процессе, по-видимому, принадлежит установке. То, что у абулика и в самом деле имеется специфический дефект именно в сфере установки, подтверждается и экспериментальными данными. В результате специальных опытов выяснилось, что в случае психастении выработанная однажды установка очень недолговечна — она быстро исчезает; установка психастеника лабильна¹.

3. С точки зрения теории установки еще более интересны случаи так называемой апраксии. О ней мы уже говорили мимоходом, а теперь рассмотрим ее несколько подробнее. После Г. Липмана, первым описавшего это заболевание, апраксией называют случаи, когда больной, несмотря на полную сохранность двигательного аппарата, не в состоянии выполнить даже самое простое произвольное действие.

Назовем некоторые классические случаи: 1) один больной Джексона никак не мог высунуть язык, когда этого требовал врач, однако совершенно свободно смачивал губы языком, когда у него возникал к этому соответствующий импульс; 2) больной Гольдштейна не мог, по предложению врача, закрыть глаза, но, ложась спать, совершенно без усилий делал это; 3) известны случаи, когда больной апраксией прекрасно застегивал и расстегивал пуговицы на своей одежде утром и вечером, одеваясь и раздеваясь. Но стоило предложить ему расстегнуть пуговицу, когда в этом не было прямой нужды, как эта простая операция оказывалась для него совершенно невыполнимой; 4) интересны описанные Липманом случаи так называемой «идеа-торной апраксии»: больной абсолютно не способен правильно выполнить какой-либо достаточно сложный акт; при этом он хорошо выполняет все частичные акты, входящие в этот сложный акт, но путается, не может соблюсти их правильную последовательность, которая бы привела к выполнению всего сложного действия; у него, по словам Липмана, нарушена «формула действия».

Природа апраксии становится необычайно ясной при ее рассмотрении с позиций теории установки. И действительно, сразу бросается в глаза то, что больной в одном случае прекрасно выполняет какое-то действие, а в другом — обнаруживает полную неспособность повторить это же действие. Что может быть причиной этого, как не то, что в одном случае у него есть установка, соответствующая надлежащему действию, а в другом — нет? Но когда, в каких условиях у него есть эта установка, а в каких она отсутствует? Когда актуальная потребность требует выполнения определенного действия — чтобы уснуть, нужно закрыть глаза, чтобы раздеться и лечь в постель, надо расстегнуть пуговицы, — больной выполняет его без затруднений. Следовательно, в подобных условиях у него полностью сохранена способность соответствующего поведения.

Но когда у больного нет актуальной потребности в том же действии и когда он должен выполнить действие, требуемое воображаемой ситуацией, тогда все нарушается, и он оказывается не в состоянии выполнить даже простое привычное действие. А это означает, что воображаемая, или мысленная, ситуация не может вызвать в нем соответствующую установку. Бесспорно, что у больного повреждена воля.

Единственное, что требует здесь разъяснения, это то, почему мы говорим о воображаемой, мысленной ситуации, когда больному предлагают что-либо сделать. Очевидно, что самому больному сейчас вовсе не нужно сделать то, что ему предлагают. Стало быть, в ситуации его актуальных потребностей нет ничего такого, что требовало бы выполнения этого действия. И действительно, актуальная ситуация больного такова: он находится в комнате врача, его осматривают, обследуют состояние его здоровья. Эта ситуация вовсе не требует расстегивания пуговиц или высовывания языка. Следовательно, желая выполнить задание врача, он должен вообразить, сделать актуальной ситуацию, требующую выполнения данного акта. Следует думать, что в некоторых случаях он, по-видимому, не в состоянии сделать это, а в других же он, возможно, и представит соответствующую ситуацию, но последняя не может создать у него надлежащую установку.

Таким образом, природа апраксии становится совершенно ясной, если признать ее заболеванием воли. Тогда неудивительно, что в актуальной ситуации у больного полностью сохранена способность выполнения соответствующих действий, ведь импульсивное поведение у него не повреждено.