Однако пущая чувствам полярность весьма своеобразна. По словам Штерна, данная полярность — «асимметрична». Это означает, что противоположные полюса чувства представляют собой отнюдь не только взаимоотрицание. Различие между приятным и неприятным состоит не только в том, что одно отрицает второе, как полагал, например, Шопенгауэр. Эти чувства являются качественно различными переживаниями, а потому не соответствуют друг другу и в количественном плане. Возьмем, к примеру, направление приятного—неприятного. Разумеется, оно полярно: удовольствие составляет один полюс, а неудовольствие — другой. Но эти полюсы несимметричны, ведь в случае симметричности каждому чувству удовольствия соответствовало бы надлежащее противоположное чувство неудовольствия и, наоборот, чувству неудовольствия — свое противоположное чувство удовольствия.
Однако, очевидно, что это не так. Существует целый ряд эмоциональных переживаний, относящихся либо к одному, либо к другому направлению удовольствия-неудовольствия, не имея своей противоположности. Особенно часто это имеет место в случае эмоций, но и в случае простых чувств это не столь уж редкое явление. Например, спрашивается, какое переживание неудовольствия составляет противоположный полюс удовольствия, получаемого от прослушивания симфонии Бетховена? Разумеется, такого чувства неудовольствия не существует.
Отсюда понятно, что между полярными направлениями чувств не существует и количественного соответствия. Лучшим доказательством того, что это действительно так, служат пессимисты, изучающие «бюджет» приятных и неприятных событий, приходя к печальному выводу о том, что количество неприятных переживаний в жизни человека значительно превышает число приятных, что в общем первое встречается гораздо чаще, чем второе.
Разумеется, количественное соотношение удовольствия—неудовольствия во многом зависит от социально-экономических условий жизни человека. «Бюджет» пессимистов достаточно ясно доказывает, что не следует надеяться на равное число случаев удовольствия и неудовольствия; в частности, в определенных условиях неудовольствие может настолько превосходить удовольствие, что жизнь в этих условиях становится невозможной и, соответственно, возникает необходимость непримиримой борьбы за надлежащие условия существования.
С другой стороны, сама природа удовольствия и неудовольствия такова, что их количественное соотношение не предполагает равенства. Еще Атотель отмечал, что приятное и неприятное имеют различную биологическую основу: удовольствие, указывал он, является признаком успеха живого существа, а неудовольствие — показателем противоположного явления. После этого подчеркивание биологической ценности удовольствия—неудовольствия превратилось в обычное дело. Спенсер дает следующую формулировку этой идеи: «Чувства неудовольствия являются коррелятом вредных для организма процессов, а чувства удовлетворения представляют собой коррелят полезных процессов». Это означает, что приятные переживания возникают у субъекта лишь тогда, когда в его организме происходит какой-либо полезный процесс, а неприятные, когда имеет место противоположный процесс, то есть все полезное — приятно, а вредное — неприятно.
Спенсеровскую трактовку биологической теории удовольствия—неудовольствия разделить невозможно. Дело в том, что существует много случаев, противоречащих такой позиции: принимать лекарство, например, бывает неприятно, а хирургическая операция обычно болезненна, тем не менее, и одно и второе полезны. Пьяница получает большое удовольствие от алкоголя, а курильщик — от никотина, хотя и никотин, и алкоголь очень вредны для здоровья. Следовательно, этот вопрос должен быть разрешен иначе.
Ошибочность точки зрения Спенсера заключается в том, что она подразумевает прямую связь между полезным—вредным и приятным—неприятным, как будто полезное и вредное может непосредственно вызвать чувство. Позиция Спенсера исходит из теории непосредственности. В действительности же дело обстоит следующим образом: объективный агент, будь то полезный или нет, действует на субъекта, и, в зависимости от его целей и потребностей в данный момент времени, может вызвать чувство удовольствия или неудовольствия. Это зависит от содержания актуальных потребностей субъекта, а не от объективного содержания раздражителей. Поэтому неудивительно, что для человека, жестоко страдающего от тяжелых переживаний и желающего забыться, алкоголь может быть и приятен, и полезен, поскольку хотя бы временно облегчает муки. То же самое происходит и в других случаях; вообще же объективно вредный для благополучия организма агент легко может вызвать чувство удовольствия, если содействует осуществлению важной для субъекта в данный момент цели, или, наоборот, чувство неудовольствия в противоположных обстоятельствах. Актуальные цели и потребности людей всегда имеют индивидуальный характер, поэтому понятно, что и чувства удовольствия—неудовольствия также носят индивидуальный характер: кому нравится одно, а кому — другое («de gustibus non disputandum»).
Однако какой вывод следует из сказанного в связи с асимметричным характером полярности удовольствия—неудовольствия? Если удовольствие—неудовольствие и в самом деле зависит от того, насколько в данный момент для субъекта целесообразно то, что на него действует, то тогда понятно, что невозможно испытывать удовольствие столь же часто и остро, как неудовольствие. Дело в том, что существование живого организма оказалось бы невозможным, не будь целесообразны условия его проживания; например, он не может существовать в безвоздушном пространстве, тем не менее далеко не каждый вздох вызывает чувство особого удовольствия; то, что воздух приятен, чувствуется лишь тогда, когда по какой-то причине дыхание затрудняется, и мы переживаем острое чувство неудовольствия. Сказанное распространяется и на другие аналогичные случаи: нормальная температура, обычная пища не вызывают особо приятные переживания. Но достаточно температуре измениться настолько, чтобы стать угрожающей для организма, или образоваться дефициту пищи, как тут же появляются неприятные чувства.
Одним словом, многое из того, что воздействует на нас, чрезвычайно полезно, не вызывая, тем не менее, чувства удовольствия; однако если возникает нечто противоречащее нашим целям, нецелесообразное для нас, на это мы чаще всего отвечаем чувством неудовольствия. Иными словами, мы более чувствительны к вредному и нецелесообразному, нежели полезному и целесообразному. Чувства удовольствия и неудовольствия выполняют роль сигнала, как бы указывая, что это — полезно, а то — вредно. Но на полезное нужно указывать лишь тогда, когда оно впервые начинает действовать на нас, на вредное же — всегда. В противном случае организм может погибнуть. Поэтому понятно, что случаи возникновения чувства чрезмерного неудовольствия встречаются гораздо чаще, чем переживания удовольствия. Следовательно, с количественной точки зрения асимметричность переживаний удовольствия—неудовольствия не подлежит сомнениям.
Точно также асимметричны и взаимопротивоположны возбуждение и успокоение. Переживание возбуждения, связанное с нашей активностью, проявляется не столь очевидно, как чувства, сопутствующие результату: и успех, и неудача переживаются гораздо более резко и явственно, нежели чувства, связанные с процессом активности.
Главная страница --> 