Однако когда человек отворачивается от действительности, не интересуясь более взаимодействием с ней, то, разумеется, уже ничто не мешает беспрепятственному, совершенно свободному развертыванию фантазии.
С особой полнотой фантазия реализуется во сне, и тогда мы действительно имеем дело с завершенным видом фантазии. Сновидение с начала до конца представляет собой беспрепятственное проявление фантазии. Однако свободная работа фантазии, которая по своей сути почти ничем не отличается от сновидения, иногда проявляется и в бодрствующем состоянии. Тут подразумеваются грезы: специфический процесс, почти всегда сопутствующий работе бодрствующей психики и всегда готовый занять ее место.
Активные отношения с действительностью, процесс решения более или менее важных жизненных задач требуют сохранения постоянного напряжения сил человека — задействования восприятия и внимания, памяти и мышления как активных операций. Однако длительное сохранение подобного положения требует сил, которые не у всех людей одинаковы. Вообще же такое напряжение сил утомительно, и как только действие этих наших активных сил ослабевает, мгновенно начинается работа фантазии. Однако в данном случае фантазия не вмешивается в работу этих активных функций, внося в их продукцию собственные, более или менее заметные элементы. Нет! Здесь фантазия работает самостоятельно, создавая обычно совершенно независимые продукты, чаще всего не имеющие ничего общего с тем, что составляет предмет работы наших активных сил. Психика переходит на режим автономной, активно неупорядоченной работы — мы начинаем мечтать.
Одним из основных признаков грез является эгоцентричность их содержания. В этом отношении они похожи на историческую память. Однако если эта последняя касается прошлого Я, то мечтания подразумевают будущее, то есть то, что произойдет или может произойти в будущем, причем картины мечтаний касаются судьбы Я. Поэтому понятно, что содержание мечтаний предопределено, с одной стороны, желаниями субъекта и его опасениями и скромностью — с другой.
Чем сильнее наши желания и чем меньше возможность их удовлетворения в условиях существующей реальности, тем легче мы, пользуясь любым предлогом, начинаем мечтать об осуществлении наших желаний. То, чего нам недостает и что восполнить в условиях существующей действительности невозможно — всем этим мы овладеваем в мире грез. Пленный мечтает о жизни на свободе, эмигрант — о возвращении на Родину, голодный — о пище. Можно сказать, что ничто столь тесно не увязано с мечтами, как наши неосуществленные желания. Поэтому неудивительно, что Фрейд грезы, подобно сновидениям, считал осуществлением желаний.
Однако для учета особенностей содержания наших мечтаний только лишь понятия желания недостаточно. Как происходит удовлетворение наших желаний в наших мечтах, какие появляются картины, как мы действуем, как и какие преграды преодолеваем — все это зависит как от основных установок личности, так и от той установки, что сначала же выработалась у нее в связи с этим желанием. Например, отнюдь не все заключенные какой-либо тюрьмы, мечтающие о жизни на свободе, уют себе одинаковую картину своего освобождения. Один может мечтать об амнистии в связи с каким-то большим праздником, которая дарует ему свободу; другой ует себе картину того, как ему удается вырваться из рук тюремной охраны и бежать; третий представляет себе, что произойдет революция, крушение старого строя, которое влечет его освобождение, после чего он энергично включается в борьбу за укрепление нового порядка.
В содержании воображения нам даются не только образы удовлетворения желания, а иногда, наоборот, картины, изображающие совсем противоположное положение дел. Общеизвестно, что то, чего опасаешься и что в действительности не происходит и может вообще не произойти никогда, сбывается в воображении. Скажем, студент, готовясь к экзамену, начинает представлять: пришла его очередь, он начинает отвечать, но экзаменатор спрашивает его именно то, что он знает плохо, а потому он «проваливается» на экзамене.
Разумеется, трудно понять, почему наши грезы обращаются к тому, что совершенно не отвечает нашим интересам, ведь невозможно, чтобы такие картины вызывали у человека удовольствие. Какой же смысл могут иметь мечты, если созданная ими действительность менее благоприятна, чем та реальная действительность, в которой протекает наша повседневная жизнь?!
Некоторые пытаются решить данный вопрос следующим образом: наши опасения на самом деле выражают наши скрытые желания, следовательно, выполнение в мечтах того, чего боишься, означает выполнение желания (Фрейд).
Другие авторы, например Штерн, указывают на то, что в жизни встречается множество таких случаев, когда человек не в состоянии выносить неопределенность положения. Поэтому постоянному опасению, что нечто случится, он в конце концов предпочитает, чтобы то, чего он так боится, действительно произошло, прекратив тем самым его мучения. Иногда страх выносить труднее, чем то, чего боишься (Штерн). Это наблюдение совершенно правильно. Однако оно все равно не объясняет, каким образом выполнение в мечтах того, чего боишься, может оказаться хоть как-то полезным, освобождая, пусть даже незначительно, от страха.
Представляется правильнее усматривать смысл грез, как и фантазии в целом, не в том, что они непременно предназначены для выполнения определенных целей субъекта, а иначе: у субъекта под воздействием определенных условий появляется отрицательная установка относительно определенного явления, эмоционально проявляющаяся в виде переживания страха. Естественно, что если бы данная установка реализовалась, страха, что может произойти то-то и то-то, быть не могло. Следовательно, данная установка нуждается в реализации, а поскольку в реальности это не удается, она перемещается в мир мечтаний.
То, что это так, хорошо видно и из того, что не все люди в своих мечтах одинаково часто обращаются к картинам осуществления своих опасений. Твердый и сильный, уверенный в себе человек, в целом оптимистически настроенный, о страшном не грезит. Зато в мечтах нерешительных, боязливых и пессимистично настроенных субъектов преобладают именно опасения.
Картины грез обычно реалистичны. Они касаются нашей судьбы, повествуют о наших приключениях, и понятно, что в них вообще невозможное и фантастическое для человека не фигурирует. Правда, вышеупомянутые заключенные мечтают о выходе на свободу такими путями, о которых в их условиях говорить серьезно не приходится. Однако в принципе обретение свободы таким образом все же не является совершенно невозможным, хотя в тех условиях, в которых находятся эти заключенные, они кажутся фантастическими, совершенно невозможными, но в надлежащих условиях это вполне осуществимо.
Одним словом, грезы касаются того, что хотя бы умозрительно осуществимо, ведь в мечтах мы не встречаемся ни с кентаврами, ни с химерами, ни с иными нереальными существами. Как бы то ни было, мечта все-таки имеет дело с действительностью. Исследования Смита, опирающиеся на большой материал, показывали, что мечты нормального взрослого человека чаще всего касаются его будущих планов. Поэтому понятно, что в грезах полностью игнорировать действительность невозможно.
Главная страница --> 