С особой остротой вопрос об отношении целого и частей встает при изучении большого мозга. Правда, кора головного мозга составляет единое целое, однако ее поверхность дает настолько многообразную картину, так сильно разделена различными бороздами и извилинами на своеобразно устроенные области, что естественно возникает мысль о том, что различные части коры должны иметь разное предназначение, будучи размежеваны не только морфологически, но и функционально. Поскольку функцией большого мозга считаются психические процессы, заметно отличающиеся друг от друга, то можно предположить, что каждый из этих процессов связан с различной частью головного мозга, представляя собой его функцию. Это означает, что каждый психический процесс должен располагаться в определенном месте мозга, то есть появляется возможность постановки вопроса о локализации в мозге каждого психического процесса. Вопрос о локализации имеет довольно продолжительную историю, оставаясь и поныне одной из наиболее актуальных проблем.
Научная история проблемы локализации ведет отсчет с начала девятнадцатого века, когда она оказалась в центре внимания, особенно в первые десятилетия. Вскоре выделились два крайних, взаимопротивоположных взгляда, один из которых принадлежал немецкому ученому Галлю, а другой — французскому исследователю, известному физиологу Флурансу. По мнению Галля, душа содержит всего 27 различных способностей, и вся наша душевная жизнь представляет собой результат их действия. Каждая из этих способностей имеет свой орган на поверхности мозга; она локализована в определенном месте коры. Несомненно, что знание точной локализации душевных способностей могло бы иметь и большую практическую ценность, оказав большую службу для ознакомления с индивидуальными особенностями человека. По убеждению Галля, чем больше развита у субъекта та или иная способность, тем более развитым должна быть у него и соответствующая часть мозга и, следовательно, та часть черепа, где она расположена. Данное обстоятельство, по мнению Галля, позволяет судить о различных способностях того или иного субъекта в зависимости от распределения выпуклостей на черепе. Согласно Галлю, исследованием локализации способностей человека должна заниматься отдельная наука — френология.
Френология Галля, во-первых, была построена на ошибочной психологической основе, поскольку сложные психологические состояния — такие, как родительская любовь, дар речи, самолюбие, честолюбие и пр. — были объявлены им элементарными «способностями», каждая из которых имела отдельную, самостоятельную локализацию. Все остальные ошибки Галля проистекали из этой основной ошибки. Разумеется, его выводы часто полностью противоречили опыту; например, по френологии Галля гениальный художник Рафаэль обладал слаборазвитым чувством цвета, а известный писатель Вальтер Скотт должен был быть великим математиком.
Понятно, что френология Галля быстро вызвала отклик в виде противоположной точки зрения. Физиолог Флуранс первым провел точные научные опыты над живыми животными, внеся тем самым в науку большой вклад. Он впервые осуществил отсечение участков мозга (экстирпация, децеребрация), в результате которых животное полностью утрачивало психическую способность, инстинкты и чувствительность, оставаясь неподвижным, лишь изредка отвечая на внешнее воздействие тем или иным движением. Особенно примечательным было сочтено то, что результат был одинаков вне зависимости от того, какой участок головного мозга отсекался, он лишь усиливался и становился более наглядным в зависимости от величины пораженного или отсеченного участка. Исходя из этого, Флуранс заключил, что все участки головного мозга имеют совершенно одинаковое значение для психических процессов.
Данный вывод Флуранса считался обоснованным экспериментально, и потому он на долгие годы затмил влияние френологии Галля. Однако впоследствии выяснилось, что наблюдений Флуранса было недостаточно для решения вопроса, поскольку подобные результаты были получены им только потому, что он вел наблюдение лишь в остром постоперационном периоде, когда животное все еще находилось под воздействием операционного шока, а не в более поздний период, когда наблюдение могло дать значительно более надежный материал для решения вопроса о роли мозга. Впоследствии более точные исследования вновь выдвинули идею локализации, дав начало целому ряду новых открытий. Вначале Брока обнаружил (1861), что разрушение третьей лобной извилины левого полушария вызывает нарушение речи (здесь, соответственно, расположен так называемый центр Бро-ка). За этим последовало открытие центра Вернике в области первой височной извилины, поражение которого вызывает у человека словесную глухоту — он не воспринимает сказанное. Дежерин связал алексию (потеря способности прочтения и понимания написанного) с gyrus angularis, а Липман — апраксию (потеря способности действовать) с gyrus sypramarginalis. Особенно примечательными оказались опыты Мунка, в результате которых выяснилось, что зрительная функция связана с затылочными областями, а слуховая — с височными.
Но оказалось, что с определенными участками коры большого мозга связана не только наша чувствительность (сенсорий), то есть здесь расположены не только «сенсорные центры», но и так называемые «моторные центры». Вслед за обнаружением Гитцигом непосредственной электрической возбудимости мозга было доказано, что электрическое возбуждение некоторых участков коры вызывает движение некоторых частей тела. Благодаря этому было установлено месторасположение моторных центров на коре (с обеих сторон, впереди Роландовой борозды). Ферьер в противовес Мунку доказал, что эти моторные центры действительно являются чисто моторными и их возбуждение никакой чувствительности не вызывает.
После подобных достижений почти окончательно укрепилось мнение о том, что учение о локализации стоит на правильном пути и его ожидает блестящее будущее, а исследования в этом направлении надежны и плодотворны. Очевидно, что для правильного решения вопроса о локализации следовало максимально точно изучить строение большого мозга, его архитектонику. В этом направлении значительно продвинулся вперед Флексиг (XIX век).
Он обнаружил, что волокна различных проводящих нервов обкладываются миэлиновой оболочкой в разное время, причем могут считаться зрелыми лишь после миэлинизации. Флексиг доказал, что с точки зрения протекания миэлинизации следует различать три системы волокон проводящих нервов: 1) проективные волокна, направленные к коре головного мозга из других отделов нервной системы;
2) система моторных волокон, исходящих, наоборот, из моторных участков коры;
3) система волокон, направленных от одной извилины к другой, названная Флек-сигом системой ассоциативных волокон. Раньше всего происходит миэлинизация проективных волокон, а наиболее поздно — ассоциативных. Таким образом, Флек-сиг обнаружил новую систему ассоциативных волокон, отличающуюся от сенсорной и моторной систем.
Естественно, встал вопрос о специфической функции этой новой системы. Ответ Флексига на этот вопрос ясен уже из названия, данного им обнаруженной системе нервных волокон: функцией ассоциативных волокон является установление ассоциативных связей между психическими процессами.
Но где находится центр, упорядочивающий действие этих волокон? Флексиг в результате своих исследований пришел к выводу, что проективные нервные волокна соединяются лишь с четко определенными областями коры полушарий головного мозга, поэтому с этой точки зрения сенсорными областями следует считать лишь эти узко ограниченные участки. По Флексигу, большая часть полушарий полностью свободна от проективных или сенсорных областей. Поэтому предположительно она представляет собой ассоциативную область центральной нервной системы, центр, упорядочивающий взаимосвязи между проективными участками. Для учения о локализации данные выводы Флексига об архитектонике коры головного мозга имели значение постольку, поскольку ассоциативные области были объявлены центрами высших интеллектуальных функций.
Последующее изучение архитектоники коры головного мозга еще более углубилось в направлении изучения вопросов особенностей строения коры. Исследования Мейнерта и Беца еще раз заметно продвинули вперед исследования коры, в которых при изучении вопросов, связанных с клеточным составом коры и нервных волокон, использовались главным образом гистологические методы.
Выяснилось, что с данной точки зрения различные части коры головного мозга человека заметно отличаются друг от друга и содержат, согласно последним исследованиям, до двухсот областей с различным строением. Сегодня широко
распространена карта коры головного мозга, разработанная Бродманом. Она опирается на относительно ранние данные и включает 52 корковых поля с совершенно определенным топографическим расположением.
Думается, что отнюдь не удивительно, что столь далеко идущая морфологическая дифференциация коры породила мысль о столь же далеко идущей функциональной дифференциации! И действительно, все большее внимание стало уделяться наблюдениям за раздражением или разрушением отдельных, гистологически различных областей, что позволило установить, что они дают различный моторный и сенсорный эффект.
В результате всех этих исследований постепенно все больше укреплялось мнение о правомерности основного положения учения о локализации, согласно которому каждая психическая функция непременно должна иметь свой центр в определенном месте коры головного мозга. На этом положении было построено все классическое учение о локализации, являющееся во многом основой современной невропатологии и психиатрии.
Несмотря на столь блестящие успехи классического учения о локализации, взгляд Флуранса о функциональной однородности частей мозга окончательно опровергнут не был. Во-первых, с самого начала было отмечено, что из того факта, что раздражение или дефект той или иной части мозга влечет расстройство определенной психической функции, совершенно не следует, что центром, отвечающим за нормальное действие этой функции, должна быть именно эта часть мозга. В этой связи Вундт рассуждал следующим образом: разумеется, человек, повредив сустав колена, ходить хорошо не сможет. Тем не менее, никто не станет утверждать, что движения, связанные с ходьбой, порождены коленным суставом. Зачастую сторонники классического учения о локализации рассуждают именно таким образом: коль скоро за повреждением одного участка коры следует расстройство определенной психической функции, то ее центром следует признать именно этот участок. Всю неправомерность подобного вывода явственно показали результаты экспериментальных исследований Монакова, а затем Лешли:
1. Распад высокой интеллектуальной функции происходит не только при повреждении того участка коры, где предполагается существование его «центра», но и в случае достаточно обширного повреждения всех остальных участков коры.
2. При полном удалении «центра» какой-либо функции организм эту функцию утрачивает, но через некоторое время она вновь начинает действовать, так как роль удаленной части коры берут на себя другие ее участки. Отсюда само собой вытекает вывод, который как будто свидетельствует в пользу старого положения Флуранса: анатомический субстрат (носитель) той или иной нормальной функции занимает если не всю кору, то, во всяком случае, ее достаточно обширную область. Следовательно, нормальное действие той или иной функции с необходимостью требует участия всего этого органа. Однако коль скоро это так, то достаточно повредить хотя бы один элемент этого механизма, чтобы функция перестала действовать нормально. В таком случае так называемые «центры», расположенные, согласно классическому учению о локализации, в определенных областях, оказываются всего лишь отдельными, пусть и особо важными, элементами данного механизма.
К этому добавились еще некоторые новые факты, как будто свидетельствующие в пользу функциональной многосторонности определенных областей коры. Например, согласно экспериментальным данным Лешли, повреждение зрительной зоны коры сопровождается тремя видами функциональных дефектов: 1) потеря способности различения формы; 2) утрата приобретенных в прошлом навыков, то есть
забываются результаты научения; 3) затрудненность приобретения новых сложных навыков, тем более заметная, чем обширнее зона поражения коры. Отсюда Лешли сделал вывод, что зрительная область коры связана не только со зрением, но и с такими функциями, которые не имеют ничего общего со зрением. В конечном счете он приходит к мысли, что в коре головного мозга не существует соответствия между морфологической и функциональной сторонами, поэтому для психических функций более важна обширность, величина повреждения мозга, то есть количественная, а не качественная сторона повреждения.
Разумеется, данное мнение Лешли следует считать крайностью. В свете тех данных, которыми располагает современная наука о морфологической дифференциации коры головного мозга, восстановление точки зрения Флуранса без определенной корректировки было бы совершенно необоснованно; морфологические и физиологические явления, форма и функция представляют собой обоюдные предпосылки, и несомненно, что архитектоническая дифференциация коры подразумевает и функциональную дифференциацию. Поэтому, утверждая, что все области коры — сколь сильно они бы ни различались морфологически — имеют одинаковую функциональную значимость, мы встанем перед новой, по существу неразрешимой проблемой: в чем состоит смысл архитектонической дифференциации коры? Почему она тем выраженнее, чем выше уровень развития организма? Почему функционально самый развитой организм — организм человека — является носителем мозга с наиболее дифференцированной структурой?!
Совершенно очевидно, что ни в коем случае нельзя полностью отрицать различную функциональную роль областей коры, как и безосновательно утверждать, что головной мозг в то же время не действует и как единое целое, что его действие построено только из функций отдельных участков коры. Согласно новейшим достижениям науки, проблема локализации функций в коре должна решаться так же, как вообще решается вопрос функциональной дифференциации центральной нервной системы: действие отдельных, дифференцированных частей подразумевает действие целого и строится на его основе.
Таким образом, мы убеждаемся, что, несмотря на далеко идущую дифференциацию, характеризующую в общем центральную нервную систему на высокой ступени ее развития, она по сути всегда действует, как целостный аппарат. Ее главная задача состоит в увязывании отдельных систем организма и упорядочивании их действия. Очевидно, что она не смогла бы решить эту задачу, будучи лишена способности осуществления такого рода действия.
Мы знаем, что целостность организма создает не только нервная система. Выше мы говорили о гуморальных факторах, лежащих в основе внутренних химических связей организма и обусловливающих тем самым его внутреннюю целостность.
Следовательно, целостность организма по меньшей мере имеет два главных основания: нервное и химическое. Хотя они рассмотрены нами отдельно, в действительности между ними существует неразрывная связь. Во-первых, существует целый ряд химических агентов, например — различных гормонов, решающим образом влияющих на действие нервной системы; во-вторых, существуют и такие факты, которые не оставляют сомнений в том, что и нервная система, в свою очередь, влияет на химические процессы. В частности, если влияние эндокринной системы на нервную систему бесспорно, то очевидно и то, что упорядочение (регуляция) действия органов внутренней секреции не может происходить без участия нервной системы. Нервные и гуморальные факторы тесно взаимосвязаны, и их разделение возможно разве что путем абстракции. Однако в этом неразрывном единстве активная роль все-таки принадлежит одной, а именно — нервной системе, причем ее роль все увеличивается по мере возрастания уровня развития организма.
Разумеется, это не следует понимать так, что якобы организм изначально состоит из отдельных частей и систем, объединение которых в единый организм происходит лишь впоследствии, особенно благодаря нервной системе. Нет! Организм не представляет собой целостность, достигнутую через объединение частей. Механическое соединение костей, крови, мышц, клеток и пр. или химических элементов еще не образуют животное. Организм, сколь сложен он бы ни был, не есть и ни простое, и ни составное. Тогда как части неорганического тела могут существовать и отдельно от того целого, к которому они относятся, то о частях организма этого сказать нельзя: кровь, мышцы, ткани могут существовать лишь в целостности организма — вне его они уничтожаются (Энгельс). Поэтому настоящей единицей жизни, ее настоящим носителем ни в коем случае нельзя считать какую-либо часть или элемент организма, например клетку и пр. Настоящей единицей жизни, ее истинным субъектом должен быть признан лишь целостный организм.
Главная страница --> 