Само собой разумеется, что в данном случае мы имеем дело со специфической формой мышления, о существовании которого до нашего века даже не подозревали. Какие характерные черты пущи данной форме мышления?
В первую очередь нужно отметить следующее обстоятельство. Когда для решения какой-либо задачи человек обращается к мышлению, то обычно это происходит таким образом: субъект до завершения мыслительного процесса находится в бездействии, поскольку еще не знает, как ему предпочтительнее действовать. Он птупает к действию только после завершения мыслительного процесса. Это действие представляет собой проявление в поведении результата завершенного мышления, а не сам процесс мышления. Одним словом, в обычных случаях мыслительный процесс предшествует действию: «мы сначала измеряем, а потом режем», то есть вначале думаем, а потом действуем.
В случае мышления шимпанзе все происходит совершенно иначе. Здесь мыслительный процесс еще не выделен из действия. Мыслительный акт не предшествует действию, а происходит вместе с действием, включен в него.
Если в случае обычного человеческого мышления наблюдение над протеканием мыслительного процесса возможно лишь до начала действия — исходя из того, что говорит субъект, то в случае мышления шимпанзе складывается совсем другая картина — особенности протекания мышления явствуют из самого поведения, из самих движений. Роль, выполняемая в этом смысле в мышлении человека речью, здесь возлагается на само действие, поведение. Здесь поведение является не продуктом мышления, а процессом мышления. Следовательно, в данном случае мышление все еще неотделимо от практической активности. Поэтому с этой точки зрения данную форму мышления можно определить, как практическое мышление.
Это обстоятельство указывает на то, что в случае практического мышления связь между исходящим от ситуации стимулом и действием еще не совсем свободна. В процессе рефлекторного поведения определенная ситуация обязательно вызывает соответствующую реакцию; здесь связь между действием и ситуацией носит принудительный характер. То же самое в сущности наблюдается и в случае инстинкта; например, живущая в неволе белка, увидев в определенное время года орешки, начинает собирать их, как бы припрятывая на зиму, то есть обращается к таким реакциям, которые, представляя собой существенное условие ппособления белки к природе, не имеют для нее никакого смысла в неволе, в квартирных условиях. В случае рефлекса и инстинкта за восприятием стимула тотчас же следует определенное движение.
Совершенно иное положение отмечается на высоких ступенях развития поведения человека. За восприятием ситуации отнюдь не следует раз и навсегда определенное действие; прежде всего начинается процесс мышления, причем и особенности этого действия, и момент его начала всецело зависят от результатов данного процесса — в этом смысле связь между стимулами ситуации и нашим поведением является свободной.
В случае практического мышления налицо как бы промежуточное положение; разумеется, хотя между ситуацией и поведением рефлекторной, принудительной связи уже нет, но эта связь не столь свободна, как в случае нашего предварительно обдуманного поведения. Дело в том, что в ситуации решения задачи шимпанзе ограничена четко определенными условиями. Кёлер отмечал, что для того, чтобы его обезьяны сумели установить соотношения между двумя объектами — например, использовали палку для притягивания к себе банана, было необходимо, чтобы эти два объекта располагались в одном поле зрения. Если их взаимное пространственное расположение было таково, что один из объектов оставался вне поля зрения, то обезьянам установить связь между этими объектами обычно не удавалось; каждый из них воспринимался как отдельный объект, вне соотнесения с другим. Кёлер подчеркивал, что разумное поведение шимпанзе определено оптической структурой. Это означает, что в основе поведения шимпанзе лежат только те соотношения, которые попадают в поле зрения обезьяны, которые она, так сказать, видит собственными глазами.
Однако было бы ошибкой полагать, что достаточно шимпанзе расположить два объекта в одном поле зрения, чтобы она восприняла их в соотношении друг с другом, установила связь между ними. Нет! Для того чтобы это случилось, необходимо, чтобы соотношение было дано непосредственно, то есть существовала возможность его восприятия. Предположим, что это не так; допустим, один объект непосредственно связан со вторым; возможно, что он имеет связь и с третьим объектом, однако этой связи сейчас не видно, поскольку, как было отмечено, в данный момент он связан со вторым объектом. Одно из наблюдений Кёлера ясно показывает, что мы имеем в виду в данном случае. Один из шимпанзе, Чика, уже хорошо умеющий использовать ящик для того, чтобы достать высоко подвешенный банан, в один прекрасный день упорно старается сорвать плод, прыгая вверх. Несмотря на то, что он прекрасно видит расположенный вблизи ящик, он даже и не пытается использовать его в своих целях. Почему? Как выяснилось, только потому, что в это время на ящике лежала другая обезьяна. Стоило ей спустя некоторое время спрыгнуть с ящика и освободить его, как Чика бросился к ящику с тем, чтобы использовать его для снятия банана. Чика хотел завладеть бананом. Он видел ящик, расположенный неподалеку, в том же оптическом поле, но не мог установить соотношение между ним и бананом. Почему? Несомненно потому, что непосредственно были связаны не ящик и банан, а ящик и лежащая на нем обезьяна. Именно это соотношение и видел Чика. Но для установления соотношения между ящиком и бананом необходимо было вначале пренебречь непосредственно воспринимаемой связью. Лишь после этого соотношение между ящиком и бананом могло стать непосредственно постижимым.
Одним словом, соотношение между ящиком и лежащей на нем обезьяной было дано непосредственно. Отношение же между ящиком и бананом могло стать непосредственным лишь в случае разрыва первого непосредственного соотношения (либо обезьяна сошла бы с ящика, либо сам Чика сбросил бы ее оттуда). До тех пор, пока это не произошло, близость ящика совершенно не влияла на поведение Чики.
Вывод совершенно очевиден: поведение Чики определяет только непосредственно данное соотношение; соотношение, не воспринимаемое обезьяной непосредственно или воспринимаемое непосредственно лишь после нарушения или изменения уже существующего соотношения, не играет никакой роли в поведении обезьяны.
Таким образом, можно сказать, что практическое мышление направляют лишь соотношения, данные в области восприятия непосредственно: поведение животного определяют лишь соотношения, существующие в актуальном восприятии.
Однако, как мы убедились выше, воспринятые соотношения действуют и при чисто инстинктивном поведении. Возникает вопрос: какое же тогда мы имеем право говорить о мышлении? Иными словами, в чем состоит разница в этом аспекте между практическим мышлением и теми поведенческими актами, которые не могут быть сочтены мышлением, но, тем не менее, подчиняются влиянию воспринимаемых соотношений? Какая разница между практическим мышлением и инстинктивным поведением?
Очевидно, что и инстинкт учитывает соотношения, непосредственно данные ситуацией. Однако всегда нужно помнить, что в случае инстинктивного поведения это — лишь соотношения, существующие между субъектом и объектами среды. Субъект действует на объект в соответствии с соотношениями между этим объектом и им самим, то есть субъектом. Потому-то инстинктивное поведение всегда состоит из актов, соотносящихся с целью непосредственно, прямо, без участия каких-либо опосредующих звеньев. Инстинкт никогда не представляет собой сложное, двухступенчатое поведение, в котором в первую очередь производятся действия, направленные на овладение средством, и лишь затем — действия, ведущие к цели. Поэтому участие инстинкта в создании орудия невозможно. Данное обстоятельство очень характерно для инстинкта, и необходимо всегда помнить об этом.
Но коль скоро это так, тогда несомненно, что в инстинкте всегда должны участвовать отдельные соотношения, причем обособленно, независимо друг от друга; это не может быть ряд или цепочка взаимоувязанных соотношений. Повторяем, это должно быть так потому, что инстинкт основывается на непосредственном соотношении объекта с субъектом, а не опосредованном другими соотношениями.
Совсем иначе обстоит дело в случае практического мышления. Как уже отмечалось, оно также опирается на непосредственно данные в ситуации соотношения; оно также предопределено исключительно воспринимаемыми соотношениями. Но решающее значение здесь имеет то, что это — не только непосредственные соотношения между объектом и субъектом. Нет! Главную роль в этом случае играют соотношения между объектами. В процессе своего поведения субъект использует эти соотношения. Поэтому для него актуальны не только отдельные отношения, но и — в зависимости от обстоятельств — целые цепочки соотношений, непременно таких, которые даны в восприятии. Например, обезьяна заперта в клетке; снаружи, вне пределов досягаемости рукой, лежит банан. В клетке валяется палка, но она очень короткая, с ее помощью достать банан невозможно. Зато вне клетки лежит уже достаточно длинная палка, заполучив которую шимпанзе мог бы с легкостью достать заветный плод. Дотянуться рукой до нее невозможно, но ведь в клетке есть короткая палка, длина которой вполне достаточна для притягивания длинной палки.
Это — нелегкая задача. Успешно решить ее способны лишь особенно умные животные. Что же требуется в данном случае для нахождения правильного решения? Ответ очевиден: восприятие ряда соотношений и использование этих соотношений в правильной последовательности. Во всяком случае, здесь решающее значение имеет отражение хотя бы двух соотношений: короткой палки можно достать длинную, а длинной палкой — банан. Оба этих соотношения находятся в поле зрения обезьяны; необходимо лишь воспринять их и использовать в надлежащей последовательности. Достижение практического мышления состоит именно в том, что оно не только замечает данные в поле восприятия непосредственные соотношения, применяя каждое из них по отдельности, но и основывает поведение на использовании этих соотношений в правильной последовательности. В нашем примере шимпанзе вначале использует короткую палку для овладения длинной, а затем длинную палку — для овладения бананом, то есть его поведение основывается на постижении двухступенчатого соотношения — сначала соотношения между короткой и длинной палками, а затем — между длинной палкой и бананом.
Таким образом, практическое мышление использует не отдельные соотношения, а оно постигает правильную последовательность соотношений, их, так сказать, систему. Этим оно отличается от инстинктивного поведения, превращаясь в одну из форм мышления. Величайшим достижением практического мышления является то, что благодаря ему живое существо привыкает совершать и действия, не преследующие цели удовлетворения актуальной потребности. Например, обезьяна видит банан и хочет его съесть. Вместо того, чтобы протянуть к нему руку (движение, непосредственно удовлетворяющее актуальную потребность), обезьяна вынуждена хотя бы на некоторое время отвлечься от банана и попытаться, скажем, перетащить с места на место довольно тяжелый ящик. Иными словами, величайшее достижение практического мышления заключается в том, что благодаря ему живое существо обретает способность действовать ради «средства», то есть для того, что само по себе никак не является полезным для животного, поскольку не удовлетворяет его актуальной потребности. А это же действительно большое достижение, ведь иначе никогда не появились бы ни орудие, ни труд. Соответственно, не было бы на земле ни настоящего человека, ни его истории, так как человека и его историю создали труд и орудие.
Главная страница --> 