Предметом исследования психологии являются душевные процессы, или переживания. Первое необходимое условие успешного решения стоящих перед психологией задач заключается в том, чтобы по возможности полнее и адекватнее учитывать весь материал, касающийся предмета исследования. В связи с этим перед нами встает новый вопрос — как, каким путем добывает психология материал для своего исследования, каковы ее методы.
Несомненно, метод, используемый той или иной наукой, зависит от особенностей предмета изучения. Как мы знаем, предметом психологии являются психические феномены, или переживания. Однако, каждый отдельный факт переживания именно в силу того, что оно — переживание, изначально известен субъекту, то есть он существует не только объективно — как факт, но и субъект знает о его существовании. Проще говоря, переживание не только факт, но, вместе с тем, это, непременно, и факт сознания. Отсюда заведомо предполагается существование первичного, данного в готовом виде факта знания о наличии психических феноменов. Это и есть основной источник, дающий нам сведения о психическом. Обычно его называют внутренним чувством, внутренним восприятием, или восприятием переживаний, чтобы отличить его от внешнего чувства, внешнего восприятия, то есть того, что считается источником постижения внешнего опыта, или физических феноменов.
Однако восприятие переживаний дает лишь случайные сведения, поскольку наши переживания — хотя бы с точки зрения целей самой психологии — имеют совершенно случайную природу; они зарождаются, развиваются и сменяют друг друга не так и не в том порядке, как это интересует психолога; у них свои собственные, самостоятельные основания. Помимо этого, сведения о них могут оказаться весьма односторонними, поскольку эти переживания, возникнув в каждом отдельном случае, всегда имеют совершенно определенный конкретный вид и значение; для выявления их истинной природы они должны изучаться в различных случаях и условиях.
Само собой разумеется, что чем шире и многостороннее опыт субъекта, чем богаче содержание его сознания, тем полнее должен быть запас сведений о душевной жизни, которым он располагает. Однако как основа науки он все же недостаточен. Для этого необходимо самонаблюдение — сложный акт, протекающий не сам по себе и непосредственно, а направляемый на постижение переживаний с определенным намерением и по определенному плану.
Естественно встает вопрос: возможно ли такое намеренное направление внимания на собственные переживания? Родоначальник позитивизма Конт (1793—1857) отрицательно решал этот вопрос. То же самое, между прочим, следует сказать о том направлении психологии, которое известно под названием бихевиоризма.
В самом деле, если данные самовосприятия душевной жизни вытекают из факта естественного переживания этой последней, то очевидно, что чем полнее это переживание, тем полнее должны быть сведения о ней. Однако самонаблюдение обращается к совершенно иным способам постижения душевной жизни. В этом случае возможность постижения переживания дает не полнота и интенсивность этого последнего, а полнота и интенсивность производимого субъектом наблюдения за своими переживаниями. Следовательно, если в первом случае внимание направлено на переживаемый объект, то во втором — на само переживание. Исходя из этого, полнота сведений о душевной жизни зависит от интенсивности работы внимания в первом и во втором случаях. Когда внимание более интенсивно обращено на объект, сведения самовосприятия надежнее и обширнее; если же напряженное внимание направлено на переживание, то тогда уже более полные и надежные сведения о душевной жизни дает самонаблюдение.
Таким образом, становится ясным, что между восприятием переживаний и самонаблюдением существует не только количественное отличие, как это полагает, например, Г.Э. Мюллер, но и качественное. Это различие настолько велико, что условия, благоприятные для одного, идут во вред другому. Направленность внимания на предмет, несомненно, мешает самонаблюдению, поскольку при этом оно не может быть обращено с равной степенью интенсивности на переживание предмета. Но если это так, то самонаблюдение, безусловно, должно быть связано со многими препятствиями. Это обстоятельство, конечно, значительно снижает его методологическую ценность. Прежде всего, надо отметить следующее: самонаблюдению не под силу полностью постичь тот или иной душевный феномен. Чтобы начать наблюдение над переживанием, необходимо уже заранее знать о его существовании. В противном случае мы не будем иметь предмета наблюдения. Но знание о существовании переживания дается лишь с началом его возникновения и никак не раньше. Значит, прежде чем начнется наблюдение, психический факт уже пройдет определенный путь развития, и, следовательно, самонаблюдению дается лишь последний этап этого пути. Таким образом, самонаблюдение, в сущности, лишено возможности осуществляться на всем протяжении психического процесса. Оно изучает лишь части или фрагменты переживаний, а не их полную картину.
Но еще хуже то, что самонаблюдению недоступно постижение естественного протекания этих фрагментов. Дело в том, что факт наблюдения сам по себе уже представляет новое психическое обстоятельство, новый факт, который налагается на имеющееся содержание сознания и, следовательно, придает ему новый вид. Таким образом, во время самонаблюдения переживание, являющееся его предметом, развертывается в новых условиях. Самонаблюдению никак не удается уловить его в том виде, в каком оно бывает вне самонаблюдения. Следовательно, естественное протекание переживания всегда остается недоступным самонаблюдению.
То, что факт самонаблюдения уже самим своим существованием нарушает естественность переживаний, не подлежит сомнению. Самонаблюдение предполагает направление внимания на переживание. Но внимание — довольно сложный акт, вызывающий целый ряд последствий в сознании; в частности, он затрудняет душевный процесс, на который направлен, вызывает новые репродукции, некоторые переживания заглушает вообще или, во всяком случае, ослабляет и замедляет. Когда человек разгневан, его внимание направлено на предмет, вызвавший этот аффект гнева. Но достаточно перенаправить внимание в сторону самого аффекта с целью уяснения его психологической природы, как человек почувствует ослабление аффекта.
Одной из характерных черт душевной жизни человека составляет механизация ее процессов. В процессе своего развития она проходит несколько ступеней, после многократных повторений упрощается, представая в виде простого завершенного переживания. Сам процесс его образования сокращается и остается незаметным для нашего сознания. Это обстоятельство делает совершенно невозможным наблюдение постепенного образования, созревания психических процессов. Например, когда я вижу какой-то привычный предмет, то тотчас же, как бы непосредственно, знаю, что передо мной лежит, скажем, записная книжка. Но это узнавание, происходящее в данном случае сразу же; первоначально, когда этот предмет был еще незнаком мне, достигалось на основе целого ряда душевных феноменов и актов. То же следует сказать и в отношении многих других случаев, например, когда я сравниваю между собой два предмета, в сознании тотчас возникает представление их сходства или различия. Сначала такая оценка непременно основывалась на целом ряде переживаний, которые затем уже не выявляются, исчезают. Для того чтобы они вновь возникли, процесс узнавания или сравнения должен быть каким-то образом искусственно затруднен. Только тогда они вновь займут свое место в содержании сознания.
В заключение нельзя не отметить, что внимательное переживание какого-либо внутреннего процесса и внимательное наблюдение за его течением преследуют две совершенно различные цели, настолько отличные, что в некоторых случаях одна совершенно блокирует другую. Например, если я внимательно рассматриваю какую-то интересную картину, то совершенно невозможно, чтобы я с такой же интенсивностью наблюдал за психическими процессами, сопутствующими этому внимательному переживанию картины. Обычно наблюдение за переживанием какого-нибудь душевного акта вызывает его прерывание, замедление и задержку (Г.Э. Мюллер).
Какой же вывод следует из всего этого? Неужели тот, который делают противники психологии самонаблюдения, а именно: полное отрицание ценности самонаблюдения как метода? К счастью, природа самонаблюдения такова, что во многих случаях позволяет либо уменьшить некоторые из отмеченных трудностей, либо вовсе избежать их.
Прежде всего, нужно отметить, что психическая действительность допускает не только свое естественное течение. По терминологии Г.Э. Мюллера, для нее не чужды и «принудительные процессы», то есть процессы, возникающие в силу намерения наблюдать за ними как объектами внимания, направляемого этим намерением. Само собой подразумевается, что основная трудность самонаблюдения, выражающаяся в нарушении естественного течения психических феноменов под влиянием наблюдения, не должна иметь места в случае изучения «принудительных процессов».
Помимо того, акт самонаблюдения не исключает полностью возможности ознакомления с естественным течением психических феноменов, поскольку оно обычно происходит не в момент самого переживания, а после того, как переживание прошло этап своего актуального состояния и продолжает существовать лишь в виде воспоминания. «На сегодня уже общеизвестно, что любое возможное описание того или иного психического феномена опирается на память» (Г.Э. Мюллер). Но человеческая память слаба, и сомнительно, чтобы психические переживания сохранялись в ней в неизменном виде до тех пор, пока мы обратим на них внимание. Поэтому психология обращается к репродукции давно пережитых феноменов лишь в случае, если вопрос касается редкого феномена, повторение которого не ожидается (или совсем, или хотя бы в ближайшее время).
Обычные факты нашего сознания, конечно же, не являются таковыми. Но интересно, что обычные переживания, особенно те, длительность которых не превышает нескольких секунд, сохраняются в нашем сознании в течение некоторого времени после своего завершения, и потому для их припоминания не требуется подлинного акта репродукции. В этом случае говорят о «непосредственной памяти».
Самонаблюдению удается избегнуть своего основного препятствия — необходимости наблюдения в момент переживания психических феноменов. Факт непосредственного воспоминания позволяет самонаблюдению превратить психические переживания в объект своего изучения только post mortem. В нашей науке это называется ретроспективным самонаблюдением.
Следует также учесть, что существует целый ряд феноменов, наблюдение которых удается в момент самого переживания. В этом случае не происходит раздваивания внимания, столь сильно затрудняющего самонаблюдение переживаний в момент их актуального состояния. Это, главным образом, касается ощущений. Например, когда я разглядываю чернила, то ясно переживаю их черноту, и чем внимательнее я наблюдаю, тем явственнее переживается в сознании эта чернота. То же самое надо сказать о репродуктивных видах ощущений, то есть представлениях и, возможно, чувствах, возникающих в связи с такими ощущениями. Словом, в отношении крайне периферических феноменов можно сказать, что их переживание и наблюдение возможно в одном и том же акте внимания, поэтому ничто не мешает производить и одно, и другое одновременно.
Одним из недостатков самонаблюдения считается то, что оно дает сведения только о собственной душевной жизни. В цели же психологического исследования входит изучение не только индивидуальной душевной жизни, а душевной жизни вообще, не частных и индивидуальных, а общих закономерностей протекания психических процессов и феноменов. Само собой разумеется, данное обстоятельство не может считаться недостатком, вытекающим из сущности самонаблюдения, поскольку очевидно, что субъектов самонаблюдения, а отсюда и предметов самонаблюдения, может быть множество. И, действительно, современная психология различает два вида самонаблюдения: прямое самонаблюдение, производимое самим исследователем, и косвенное самонаблюдение, производимое другими над собой. Но как, каким образом удается исследователю постигать данные косвенного самонаблюдения?
Ясно, что основным способом, посредством которого одному субъекту удается поделиться своими наблюдениями с другим, является речь. Но насколько надежна она для этой цели, зависит от двух обстоятельств: первое — насколько полноценно удается субъекту найти соответствующее словесное выражение для своих наблюдений, и второе — насколько адекватно способен его понять слушатель. Видимо, несколько преувеличено мнение, согласно которому, «мысль изреченная есть ложь». Но, одно, во всяком случае, несомненно — человеческие мысли, чувства и вообще переживания имеют столько нюансов, что передать их словами весьма нелегко, если вообще возможно. Нужен особый дар, чтобы найти всему этому соответствующее выражение. Это — участь избранных; совершенно немыслимо ожидать, что в речи любого можно будет обнаружить одинаково адекватное выражение испытываемых им душевных переживаний.
Еще труднее понять, что подразумевает под сказанным тот или иной субъект. Каждое слово вызывает уйму ассоциаций. Поэтому-то его значение может быть разным не только для различных субъектов, но и для одного и того же лица, вкладывающего различные нюансы и оттенки в значение данного слова. Совершенно очевидно, что в этих условиях полное понимание чужой речи, когда дело касается столь тонкого момента, как нюансы психических переживаний, весьма затруднительно, а иногда и просто невозможно. Особенно это касается речи тех лиц, которые по своему жизненному опыту и уровню культуры довольно сильно отличаются от исследователя.
Учитывая все это, следует признать, что косвенное самонаблюдение связано с серьезными трудностями. Это, конечно, вовсе не означает, что речь является совершенно непригодным средством для постижения переживаний других людей. Факт важнейшего значения речи в установлении взаимоотношений между людьми служит наилучшим аргументом того, что в определенной мере и, особенно, в определенных случаях речь выступает вполне достаточным средством постижения душевной жизни других людей. Таким образом, факт речи в определенных пределах позволяет дополнить наше самонаблюдение данными самонаблюдения других и, таким образом, выйти за пределы личного, субъективного сознания.
Главная страница --> 